Честный принцип «ковровой бомбардировки» (посещение кураторами практически всех субъектов РФ), который мы провозгласили в качестве главенствующего в ходе исследования для Триеннале Музея «Гараж», заставил каждого из участников команды оказаться в местах совершенно непредставимых, часто из разряда тех, куда попадаешь раз в жизни по божественному недосмотру. Но странным образом все путешествия в поисках современного искусства меньше всего напоминали добровольную ссылку, сильно меняя представления о географии, масштабах, ценности происходящего за пределами Садового кольца и окончательно избавляя от столичного снобизма и губительного всезнайства.

Буквально на повороте обойдя известного специалиста по Северному Кавказу, моего дражайшего коллегу Андрея Мизиано, я отправилась на Северный Кавказ по маршруту Ставрополь — Черкесск — Нальчик — Владикавказ — Грозный — Махачкала; само перечисление мест, кажется, должно повышать уровень тестостерона в крови читающих, ибо вряд ли найдется в России другой регион с такой отчаянно мужской энергией, со всей атрибутикой очень внятного и однозначного разделения гендерных ролей. Я поняла, что поработать в такси с компьютером не удастся, потому что мужчина ведет машину (боже, как он ее ведет!!! Ведет ли…) и слушает шансон, и тут, что называется, не попишешь… Я научилась пропускать мужчин вперед в Грозном, ощутила все радости махачкалинского трафика, ведь поворотники придумал трус, да и нет ничего более условного и приблизительного на Кавказе, чем ПДД; на неделю пришлось забыть, что барышни могут быть вполне себе пьющими существами, и, наконец, привыкла к долгим мужским монологам о порядке, устройстве Вселенной, истории сыновей и братьев, и дальше, как пойдет.

Ставрополь, по моему ощущению, один из самых странных русских городов: расположенный на тупиковой ветке железнодорожных путей, в пространственном вакууме между европейской частью и Кавказом, идеально равнинный, этот город вызвал массу, скорее, литературных ощущений, тех, которые возникают от сбоев в описании видимой реальности в текстах Андрея Платонова и Леонида Липавского. Это тот тип вязкого пространства, географическое провисание, к которому непонятно, как подступиться, в нем отсутствуют особенности или характерные черты, за которые, как за выступы горной породы, цепляется наше сознание, чтобы сформировать внятный образ происходящего. Почти полмиллиона человек населения, большой университет и при этом равнинный — как и географический — культурный ландшафт. Одна частная галерея с условно современным искусством (с курьезами вроде папахи на мраморном бюсте), художественный музей и единственная точка нашей опоры — пространство «Спартака, 8», как нетрудно догадаться названное по месторасположению, практически в самом центре напротив пивного завода (хлебный запах солода плотно соединился со всем увиденным).

Главный герой и наш проводник — Даниил Саунин, который одновременно похож на культурного антрепренера, культуртрегера, пропагандиста новых медиа, организатора вечеринок, и вообще он — голос современной культуры в Ставрополе. Вместе с друзьями-единомышленниками он осваивает бывшие производственные цеха, устраивая арт-ярмарки, делая музыку, занимаясь видеомэппингом, иногда организуя вечеринки со всем вышеперечисленным. Сам Даниил упоминает Краснодар как удачный пример «инициативы снизу», позитивный опыт самоорганизации художников, которым удалось расшевелить среду, создать элементарную инфраструктуру, среду, притягивающую на «южный полюс» художников со всего региона. Прекрасным домашним обедом завершился Ставрополь, ну а дальше — как в «Скалолазке» Высоцкого — мы отправляемся «по трещинам выискивать» современных художников в горном Кавказе.

Уже на подъезде к республике резко меняется ландшафт: пространство словно обретает полноту дыхания, горы на горизонте очерчивают границы видимого, воздух уплотняется, массы облаков носятся с бешеной скоростью. Всё становится ярче и однозначнее, и речь даже не о световом режиме (хотя все точно контрастнее), но о большей полярности и концентрированности жизни. Мы проезжаем настоящие аулы, пока не оказываемся в гостиничном комплексе километрах в тридцати от центра Черкесска, в местечке Адиюх. Больше всего он напоминает турецкий all inclusive, и, в духе недавних перипетий с Турцией, проезжаем мы на территорию отеля через настоящий блокпост. На ресепшене черт меня дернул спросить – а не одни ли мы в этом отеле? Выяснилось, что одни — на территории гектаров эдак в семь. Магии прибавилось. Собственно на территории этого черкесского Версаля расположена лестница, преодолев не знаю сколько ступеней которой, я оказалась в башне Адиюх, где по легенде красавица ждала своего возлюбленного, освещая ему путь светом, идущим от ослепительно белых рук (черкешенки славятся белизной кожи). Кончилось все не так радостно — с необходимой романтической легенде смертью.

Застав врасплох всех сотрудников отеля, на следующее утро мы переместились в сам Черкесск, где нас ждала министр культуры Мадина Гогова, кажется, та самая Адиюх из сказки, с точно такой же ослепительно белой кожей. И тут началось: кажется, самое важное художественное переживание за всю поездку произошло помимо и вне современного искусства, когда Мадина показывала нам советскую обсерваторию с самым большим телескопом на территории Евразии и долину храмов — уникальных православных соборов Х века в Нижнем Архызе. «Купольность» обсерватории и полуразрушенных храмов срифмовалась: в обоих случаях есть какая-то выключенность и вырванность из времени и контекста (исламского, современного, экономического и т. д.), именно поэтому эти объекты становятся привлекательными для художников, которые благодаря министру культуры приезжают из России и Европы для участия в программах резиденций.

Обязательное мероприятие — посещение буквально придорожного кабака там же, в Архызе, который, правда, стоит на берегу горной реки с говорящим для московского уха названием «У деда Хасана». Хасан — настоящий, прекрасный черкес, у него вкуснейшая и честная еда без антуража «Каретного двора».

А что до современного искусства — оно непременно появится! А вот вечерней программы с исполнением песен на черкесском я не забуду никогда. Ну то есть по правде, НИКОГДА.

Владикавказ, столица Северной Осетии, кажется, российская столица пассионариев. Гергиев такой не один. Это ясно понимаешь, когда встречаешь Галю Тебиеву, директора Северо-Кавказского филиала ГЦСИ, благодаря усилиям которой — без преувеличения — сформировалось целое поколение современных художников. И Владикавказ — первая остановка на крутом северокавказском маршруте, о которой можно с уверенностью сказать, что современное искусство здесь есть, представители его активны и демонстрируют редкий энтузиазм. Во многом это произошло благодаря фестивалю «Аланика», который организован той же Тебиевой и объединяет деятелей со всего региона и сопредельных государств.

В Национальной библиотеке, где проходила наша встреча, собралось около двух десятков художников, от весьма почтенных до совсем молодых ребят, которые искренне увлечены происходящим. Станислав Харин работает с символикой города Орджоникидзе (советское название Владикавказа) и с фотографиями Серго Орджоникидзе, друга и соратника Сталина, то ли убитого, то ли покончившего собой в 1937 году. Харин делает остроумные коллажи, хотя этим не ограничивается, работая в том числе с инсталляционными проектами. Прекрасный фотограф и художник Анна Кабисова, которая отучилась в московской Школе имени Родченко, вместе с друзьями-энтузиастами запустила по-настоящему любопытный онлайн-проект — виртуальный музей Сосланбека Едзиева , осетинского Пиросмани, который делал скульптуру. Это несуществующий музей с подробной выставочной и образовательной программой, курсами и резиденциями, который как бы работает в относительно недалеком будущем. Алена Шаповалова занимается живописью, делает выставки в качестве куратора, в том числе в Москве и Санкт-Петербурге. Я, как главный сторонник лаконичных и деликатных форм, особенно запомнила ее коллажи, сделанные в блокнотах Moleskine. Есть молодые фотографы, которые рискуют и выходят в городское публичное пространство, всячески поощряемые той же Тебиевой. Ну и вечером, наконец, мы попали в настоящую мастерскую с камином, где резали и ели непременно три осетинских пирога, пили, ну и чушь прекрасную несли относительно судеб искусства и не только.

Уже на подъезде к Чечне все меняется, мусульманская Ингушетия резко отличается от христианского Владикавказа, начинают появляться серьезные блокпосты с вооруженными людьми, которым наш таксист отвечает: «Эти из Москвы, их в Грозный везу». Смотрят с подозрением, но добираемся вполне спокойно, слушая рассказы радостного осетина о том, сколько они пьют и как жизненно важна армия в судьбе настоящего мужчины. Периодически нам попадаются довольно наглые машины с номерами КРА (Кадыров Рамзан Ахматович), им на дорогах можно все. На въезде в Грозный три портрета «известно кого», а в самой столице Чечни ощущение элитного отеля не оставляет ни на минуту: мрамор, гранит и повсюду «известно кто». Инстинктивно надеваю длинное платье и выхожу на проспект Путина, где находится Центр современного искусства, функционирующий как антикафе. Кажется, привычный тон ироничного описания «как обстоят дела на самом деле» тут совершенно неуместен, чтобы не навредить. Скажу только, что совершенно случайно мне свои работы (три коротких видео) показал Заурбек Цугаев. Глядя на них, вдруг понимаешь, что перед тобой почти чудо, человек с редким визуальным чутьем и «упругостью» глаза, который непонятно как появился между плотными слоями гранитного воздуха.

В Грозном была Ночь музеев, мы посетили Музей Ахмата Хаджи-Кадырова и Национальный музей Чеченской Республики. Спасибо тем, кто нам открыл двери в неурочный час.

Въезд в Махачкалу сразу стряхнул гранитную тяжесть Грозного, потому что мы оказались мгновенно в таком родном и знакомом условном Люблино с кучей рекламных вывесок непонятных товаров и услуг, блестящими платьями проходящих мимо женщин и суровыми ребятами в кепках с надписью GORETS. Самый неожиданный вопрос в гостинице, слышанный за долгое время: «Вы заезжаете по перечислению?» (имеется в виду оплата по безналу по предварительной брони) — от женщины, которая с невероятным старанием делала «деревья» из отксерокопированных тысячных купюр. В окончательный ступор женщина в гостинице впала при виде прекрасной и громкой Таус Махачевой, давно любимого художника и друга, которая и вызвалась отвечать за всю дагестанскую художественную общественность. Таус прямо или косвенно повлияла, кажется, на всех дагестанских ребят, при этом она продолжает просветительскую и образовательную деятельность, элементарно предоставляя доступ к информации и демонстрируя собственным примером (как, кстати, и Аслан Гайсумов для Чечни) возможность «исхода», большой, уже международной карьеры.

Первый художник, с которым мы встретились, был Мурад Халилов: он работает с совершенно разными медиа, в том числе и с живописью, но особенно оригинальны его крайне ироничные видеоработы. Дальше был долгий день бесконечных встреч с художниками, которые работают с монетами, тканями, акварелью и тушью, некоторые из них хотят «как Таус» («Ну, у вас были носы, а у меня вот уши»). Отдельного упоминания заслуживают Шамиль Ахмедов и Муса Гайворонский, молодые ребята, которые участвуют в выставках и в Краснодаре, и в Санкт-Петербурге, и на самом деле в полной мере отвечают тому, чего ты ждешь от молодых художников: дерзкие жесты, много иронии, часто серьезность и почти фатальность переживания, смелость работы с самыми разными материалами и реди-мейдами. Надо сказать, что в Махачкале совершенно особая ситуация с алкоголем – в большинстве кафе и ресторанов его просто нет, поэтому особое удовольствие случилось вечером в специальном VIP-кабинете, где мы пили самое странное на свете каберне, обложенные подушками с жемчугами и самоцветами, периодически вспоминая о современном искусстве и горячо обсуждая архитектурную биеннале в Венеции.

Уезжали мы из аэропорта Махачкалы, заехав по пути в Каспийск, приморский город, где существует — по иронии судьбы искусства в России — Первая галерея, которую нам открыл уже знакомый Муса.